Речь на границе родной речи
Вячеслав Куприянов о поэтическом переводе, русской переводческой эстетике, влиянии традиции на языковое творчество, а также о том, что именно увлекло его в поэзии Рафаэля Урвайдера и каким образом собственные тексты помогают ему дать немецкоязычным поэтам русский голос.
Кто был в начале? Поэт Вячеслав Куприянов? Или все-таки переводчик?
В начале был поэт. Я написал, будучи в Военно-морском училище в Ленинграде, сатирическую поэму, не вполне «печатную», но мои однокашники помнят ее до сих пор наизусть. Переводить я стал уже в ИНЯЗе – Институте иностранных языков в Москве.
Процесс перевода – сформулируем это формально-технически – переносит текст в другую языковую и ментальную структуру. Таким образом переводчик играет ключевую роль в диалоге двух культур. Практикует ли Восточная Европа особую эстетику перевода?
Русская школа перевода известна своей точностью. Рифма должна сохраняться. Немецкая поэтика очень близка русской, ведь её «привез» Ломоносов из Марбурга! Мои стихи на немецкий тоже переводили так: рифмованные – в рифму, верлибр – верлибром. На Западе чаще делают свободный перевод. В последнее время и у нас начали появляться «свободные» переводы, где делается акцент только на смысле.
Поэтический перевод должен приспосабливаться к нормам и традициям целевого языка – или наоборот? Можете ли Вы продемонстрировать это на конкретном примере?
Это зависит от близости поэтических традиций. Есть античная поэтика, общая для нас, здесь особенно приспосабливаться не надо. Китайская поэзия считается непереводимой, но и её переводят, подстраивая ее под свою национальную поэтику. Я не знаю узбекского языка, но я смог прочитать, что мои стихи без рифмы перевели с рифмой. В Аргентине перевели мои «верлибры» на испанский прозой, переводчица объяснила, что ей трудно передавать ритм, поэтому она сделала «пересказ». Получилось что-то вроде анекдотов или сказок! Особый случай – макаронические стихи, где смешаны, например, немецкий с исковерканным французским у Роберта Гернхарда, в переводе я даже добавил «для смеха» еще одну строфу:
Oja! Ich war in Sackerköhr
Oja! Auf dem Mongmatter
Oja! Ich traf am Mongpahnass
den Dichter Schang Poll Satter
Я в Нотр-Даме был внутри!
О мельница Монмартра!
О да! Я встретил в Тюильри
Поэта Чан Поль Сартра!
О да! Мне Сартр сказал: живи
В Пекине, не в Париже!
Но я ответил: се ля ви –
Париж мне все же ближе!
В списке Ваших публикаций нашлось место как немецким поэтам XIX века, так и современным авторам. Что представляет собой наибольшую сложность при, скажем, переводе Гельдерлина на русский или на другие славянские языки?
У Гельдерлина меня интересовали античные размеры. Эти формы у нас кажутся устаревшими, застывшими, надо было их оживить в русском языке. Я вместе с Гельдерлином погружался в Древнюю Грецию и пытался воспроизвести в этих формах вполне современный смысл. Я переводил позднего Гельдерлина, когда он был уже на грани «умственного затмения». Здесь надо было понять и расшифровать текст. Я переводил, куда меня толкал «мой русский язык», скорее интуитивно, ссылаясь на самого Гельдерлина, который требовал гармонии от немецкого языка.
Вы перевели нескольких швейцарских поэтов на русский язык, а некоторое время назад издали антологию швейцарской поэзии. Что связывает Вас со швейцарской литературой?
Я еще в Москве познакомился с Францем Холером, потом на конференции в Берне с Куртом Марти, переводил их стихи, у Холера перевел книгу рассказов и два романа. Позже я стал бывать в Доме переводчиков «Лоорен» и уже в его библиотеке нашел для себя многое из швейцарской литературы. Среди классиков меня привлек Конрад Фердинанд Майер, из более близких по времени – Ханс Арп.
Поговорим о Вашем текущем проекте, за который Вы были удостоены Переводческой стипендии Лоорен. Вы переводите на русский язык сборник Рафаэля Урвайдера «Alle deine Namen», состоящий из трех стихотворных циклов. Под названием «Все твои имена» он будет опубликован издательством ОГИ весной этого года. Как Вы открыли для себя этого поэта, что привлекает Вас в его стихах?
Я нашел его стихи в библиотеке Лоорена. Они мне показался весьма оригинальными, но близкими мне своей иронией и добродушным юмором. Тогда я начал его переводить, это оказалось интересной задачей. Например, «игра» с женскими именами. Я переводил его стихи из других сборников тоже…
Стихи Урвайдера весьма открыты и ассоциативны, они допускают разное прочтение. С какими трудностями столкнулись Вы в процессе перевода?
Вот оригинал одного из стихотворений Урвайдера:
norma und ich das ist ein gedicht
ein geflecht ein dickicht in dem nur
norma und ich platz finden norma
und ich schlagen uns durch das gedicht
und errichten ein zelt im lichten
norma und ich schlafen eng unser
zelt ist aus worten die uns bedeuten
Все кажется просто, если простым считать «проникновение» автора в стихотворение вплоть до того, что оно становится «шалашом» и «ложем», и уже не «мы» толкуем слова, но они нас «толкуют». К тому же текст проникнут созвучиями, почти рифмами, например: gedicht / dickicht. Все это надо как-то обыграть при переводе, но другими словами: плетем – вдвоем, толкает – толкует… Что получилось:
норма и я вот мы вместе стишок
и слог плетет чащу где мы одни
мы место ищем норма для нас
и мы продираемся сквозь стишок
мы шалаш плетем и мы в нем вдвоем
норма мы спим нас никто не толкает
наш шалаш из слов что толкуют нас
В размер уложиться удается, музыка и синтаксис русского языка позволяют. С одной стороны, это обусловлено фонетикой, с другой – большим числом артиклей, а также многосоставных слов. Как удается отразить это в русском языке?
В размер уложиться удается, музыка и синтаксис русского язык позволяет. Некоторые слова надо заново «придумывать», про некоторые я спрашивал об их значении у самого автора. Например – dachsparrenfahles couchgesöff и другие…
Если переводчик сам пишет стихи, доступны ли ему какие-то особые, быть может, более открытые подходы к переводу? Правда ли, что поэты – лучшие переводчики?
В переводе соединяется образ переводимого поэта с образом переводчика. Если переводчик не являет собой оригинального поэта, то его перевод может оказаться безликим. Важно выбрать себе поэта «по душе», тогда перевод создается с вдохновением. Важно выбрать такого поэта, чтобы он мог обогащать и твою художественную палитру.
Великая литература, согласно Эзре Паунду, это «просто язык, наполненный смыслом в максимально возможной степени». Случается ли порой переводчику лирики в поисках этого смысла выйти к границам переводимости?
Поэзия – это еще и речь на границе родного языка, таким образом и перевод – это всегда речь на границе родной речи. В разных языках эти границы лежат в разных областях, а перевод ищет их сближения. И тут часто более вольный перевод лучше передает это невыразимое. Примером может быть здесь перевод Лермонтовым стихотворения Гете “Auf allen Gipfeln ist Ruh…” («Горные вершины спят во мгле ночной…»).
Обратимся к Вашему собственному творчеству. Ваши стихи переведены на различные языки, не только европейские. Удается ли различить отголоски оригинала в переводах на китайский или хинди?
В Индии одним из моих переводчиков был современный классик Рагувир Сахай, ему стоило доверять. Мой переводчик Ван Яньцзяо – поэт, он переводил русскую классику. Китайцы даже поют мои верлибры и на русском и на китайском, есть удивительный видеоклип, оба текста одинаково встроены в музыку… Об удачности перевода можно судить по реакции слушателей.
С Вячеславом Куприяновым беседовала Зорка Цикламини
Вячеслав Куприянов – поэт, переводчик и литературный критик. Родился в Новосибирске, изучал математику и лингвистику. С 1967 года живет в Москве, занимаясь исключительно литературой. Он перевел множество немецких поэтов, в том числе Новалиса, Гельдерлина, Рильке, Эриха Фрида, Михаэля Крюгера, Ханса Магнуса Энценсбергера и Франца Холера. Куприянов опубликовал несколько сборников стихотворений и рассказов, переведенных на многие языки. Его творчество отмечено многочисленными премиями.
Интервью и фото: Зорка Цикламини
Фотомонтаж: Жанин Месерли